Биография

Родился в Москве 22 ноября 1962 года. В 1979 году окончил московскую среднюю английскую спецшколу № 31 (сейчас гимназия им. Капцовых № 1520). Эта школа находилась в центре Москвы, на улице Станиславского (теперь Леонтьевский переулок), считалась престижной, там же работала завучем и преподавателем английского языка мать Виктора — Ефремова Зинаида Семёновна. Его отец, Олег Анатольевич, тоже работал преподавателем — на военной кафедре в МГТУ им. Баумана. Преподавателем является и брат В. Пелевина — он читает курсы по истории русской культуры в Институте Культурологии ГАУГН[источник не указан 20 дней].

В 1985 году В. Пелевин окончил Московский энергетический институт по специальности электромеханик, учился в Литинституте, но был отчислен[1]. Несколько лет являлся сотрудником журнала «Наука и религия», где готовил публикации по восточному мистицизму. Первое опубликованное произведение — сказка «Колдун Игнат и люди» (1989). Книги Пелевина переведены на все основные мировые языки, включая японский и китайский[2]. Пьесы по его рассказам с успехом идут в театрах Москвы[3], Лондона и Парижа[источник не указан 672 дня]. French Magazine включил Виктора Пелевина в список 1000 самых значимых современных деятелей мировой культуры (Россия в этом списке, кроме Пелевина, представлена также кинорежиссёром Сокуровым)[источник не указан 120 дней].

В конце 2009 года по результатам опроса на сайте openspace.ru был признан самым влиятельным интеллектуалом России


Проза Виктора Пелевина как диагностика социальной энтропии


В повести В. Пелевина «Затворник и Шестипалый» созданная писателем действующая модель вселенной представляет собой трагикомическую аллегорию действительности. Мировоззрение автора соотносится с общей концепцией буддизма, согласно которой мир - это плен. Однако, несмотря на известное пристрастие писателя к восточной философии, в данном случае система его образов соотносится скорее со сферой архетипического, нежели привязана к конкретной онтологической системе. Так появляется, например, образ яйца как символа мироздания. В устах цыплят-подростков вопрос о первичности яйца или курицы актуален конкретно для их жизненного цикла, и в то же время он отсылает нас к извечному спору о первичности материи и сознания. Расширение пространства значимости текста у Пелевина чаще всего достигается именно таким способом: использование аллегории, работающей на разных уровнях восприятия.

Виктор Пелевин: вчера, сегодня... завтра?

Я встречал мнения, что Пелевин не вызывает положительных эмоций или что он не эмоционален. Я с этим не согласен.

Конечно, «центр тяжести» его произведений лежит больше в интеллекте. Это, по-видимому, отражает психологические тенденции автора. Но Пелевин и эмоционален. Лично у меня наиболее сильные эмоции вызывают такие места его произведений, в которых ощущается тоска по свободе и радость ее достижения, Освобождения (*2). Это в первую очередь «Сарай» (мое, наверное, самое любимое произведение), конец «Затворника», и не только. Вообще, из всех человеческий черт я наиболее ценю, пожалуй, любовь к свободе. Без этого качества человек для меня практически не существует. Не исключено, что это чисто индивидуально, что это важно именно для меня потому что я и сам довольно свободолюбив по натуре, и все люди, к которым я отношусь с подлинным уважением обладают этим качеством (*3). Вот я и думаю, что и Пелевин такой же, этим в первую очередь он меня и привлекает как человек. Возможно, я ошибаюсь, просто проецирую свои чувства на другого человека... Но нет, не верю. Холодный человек так написать не сможет, не получится у него передать это чувство настолько достоверно...

И если даже предположить (к чему может и нет особенных оснований), что «Любовь» в расшифровке слова «Урал» могла быть выбрана «по удобству», то как пройти мимо «вечного огня бесконечного милосердия Будды»? Нет, книги Пелевина вызывают много эмоций, причем у довольно разных читателей, потому что эмоции такого рода не чужды самому автору. (*4).

И все-таки, какими бы замечательными ни были идеи Пелевина, положительных эмоций в его книгах не достаточно (*5). Например, на мой взгляд, линия любви Петра и Анны в «Чапаеве» — не очень сильная. Ей чего-то не хватает — убедительности, что ли. Разве можно сравнить ее с любовью Мастера и Маргариты? Или вот у Стругацких в одной из лучших их книг (если не лучшей) — «ОЗ» — есть вставка о любви Агасфера. Кратко, но как написано! Огонь... Впрочем, что это я даме объясняю? Женщины, как правило, такие вещи понимают гораздо лучше нас.

Виктор П-левин: новый роман

Читая очередную книгу молодого, но уже крайне популярного — как на Родине, так и за рубежом — прозаика, в очередной раз убеждаешься: есть еще в России молодежь, способная прочувствовать многие особенности сегодняшних нелегких дней. Когда страна пребывает в состоянии перманентного кризиса, старики голодают, а дети воруют, новая поросль творческой интеллигенции вновь, как в двадцатых годах, четко высказывает свою гражданскую позицию: «нет разрухе!». А разруха, как говорил в свое время достопочтенный профессор Преображенский, начинается не на улицах, а в головах.

Новый роман Виктора Пелевина рассказывает о метаниях, бесконечном духовном поиске молодого человека по имени Владимир Татарский. Получив два высших образования и преисполнившись идеалистическими представлениями, он бросается в гущу жизни. Однако ему не суждено найти свое место: вынужденный как-то зарабатывать на хлеб насущный, Татарский становится продавцом в коммерческом ларьке. Вскоре ему улыбается удача — случайно встреченный однокурсник приглашает его в «рекламный бизнес». Герой становится «криэйтором»; этот неестественно звучащий жаргонизм автор намеренно противопоставляет прекрасному слову «творец». На примере Татарского Пелевин демонстрирует процесс перерождения интеллигента в представителя так называемого «среднего класса» — химеры, порожденной экономическим угаром нашей эпохи. Это и есть новое поколение, поколение «П» (название романа явно восходит к рекламному ролику о поколении, выбирающем «Пепси». Размышлениям об этом молодежном напитке, который стал символом бездумной эпохи, посвящено немало места в художественном пространстве романа).

В «Generation П» нет положительных героев. Вернее будет сказать, уподобив роман книгам великого Гоголя, что единственным его положительным героем становится смех. Пелевин использует весь спектр доступных прозе средств, от тонкой иронии до обличительной сатиры. Через страницы проносятся вереницы персонажей, взятых непосредственно из жизни постперестроечной России. Здесь и «новые русские», в одного из которых со временем превращается Татарский — на своих шестисотых мерседесах они безуспешно пытаются преодолеть пропасть, отделяющую их от мудрого, хотя и бедствующего народа; и почти неотличимые от них «бандиты», нищие духом властители; и наркоманы, люмпены-пролетарии, находящие утешение не в борьбе с несправедливым порядком вещей, а в квазибуддистской медитации; и циничные рекламщики, управляющие всем происходящим. Красной строкой проходит через роман предупреждение о неофашизме: миражная и вместе с тем угрожающая «русская идея» и воплощающий ее махровый антисемит с говорящим именем Малюта становятся стержнем, «солью» тайной рекламной империи. Пелевин даже изобретает безошибочный термин для обозначения общества «нового типа»: Оранус, или Ротожопа, бесконечный поглотитель-выделитель, живущий за счет «пустых» денег и забывший о духовных ценностях. Симптоматично в этом контексте выглядит одна из финальных сцен, рисующая выставку испанского искусства; вместо картин и скульптур зрителям предстают висящие на стенах и заверенные печатями свидетельства о приобретении этих произведений искусства за немыслимые деньги...

Но высшей точки обличительный пафос Пелевина достигает в эпизодах, связанных со странным «межбанковским комитетом», куда Татарского приглашают работать. Выясняется, что эта рекламная контора создана для моделирования фальшивой действительности, универсальным символом которой представлен телевизор — единственный способ общения с миром для жителя «общества потребления». Выясняется, что все политики, все реалии, короче — все, что показывают в программах новостей и других телепередачах, есть не более чем плод искусной работы специалистов по компьютерной графике. Автор беспощадно демонстрирует подоплеку современного мира, объясняя, что любые политики — персонажи рекламного клипа, а истинные боги, истинные герои — две бездушные машины, компьютер и телевизор.

Кстати о богах: явный минус романа Виктора Пелевина — его увлеченность мифологией, почерпнутой наполовину из неплохих университетских учебников, наполовину — из книг в стиле «фэнтези», еще одного идола современной молодежи. Невнятные сцены общения с призраками, «наркотические экстазы», беседы с существами из других миров, несмотря на явную иронию автора, остаются вялыми и неубедительными. Также неясно, зачем герою дано странное имя «Вавилен» (якобы состоящее из инициалов Василия Аксенова и Владимира Ленина, а на самом деле отсылающее к мистическому Вавилону), а его оппоненту-начальнику имя «Легион» (неуклюжая аллюзия на евангельские тексты); это заставляет вспомнить братьев Омона и Овира из первого романа Пелевина «Омон Ра» и предположить, что сам писатель был психически травмирован в детстве, причем эта травма была связана с его именем или прозвищем; может быть, его дразнили в школе, а может быть, на самом деле Пелевина зовут Виктуаром, Викниксором или еще каким-то не менее несуразным именем.

В любом случае пожелаем автору дальнейших творческих успехов, а также посоветуем ему не быть похожим на собственного героя, променявшего самое святое и важное, что дано индивидууму, на примитивные жизненные блага. «Generation П», роман о скромном Фаусте сегодняшнего дня, станет поучительным чтением для студентов творческих и гуманитарных ВУЗов, еще не выбравших свою дорогу в жизни; такая книга, при всех явных и скрытых недостатках, необходима современной молодежи.

Про Виктора Пелевина совершенно определенно можно сказать только одно: что он есть вот здесь и сейчас, или его нет. Потому что все остальное — за семью замками. Никогда не знаешь, что он на самом деле чувствует, ни за что не догадаешься, с чем связаны его подчас даже хамоватые высказывания: то ли он на самом деле так думает, то ли предпочитает, чтобы так думали. Короче говоря, создается некое ощущение пустоты, невозможности понять, есть ли что-то за этой кажущейся пустотой. Может, и нет ничего, только что-то совсем несложное. Впрочем, рано или поздно самый туманный миф приобретает вполне определенные очертания…